Солдатская вдова Меланья Локтионова

Бывает, только к дому подойдешь и сразу чувствуешь, что здесь поселилась старость. Она овладела полусгнившими завалинками, хозяйничает в давно не подметаемом коридоре, пропитана запахом плесени все в избе.
Но тут все было иначе. Дорожка от калитки, ступеньки аккуратного крылечка были настолько чисты и ухожены, что хотелось разуться уже на улице и шлепать до дома босиком.
Еще уютнее было в самой комнате. Мягкие коврики начинались от самого порога, укрывая половицы так, что их совсем не было видно. Стол застелен скатертью с цветистым узором. Стены под светлыми обоями. На каждой – множество фотокарточек в рамках. Положив свой корреспонденский блокнот на старинный деревянный резной диванчик, я начала было рассматривать их, продолжая начатую еще у ворот со встретившим меня Леонидом Васильевичем Локтионовым беседу. За этим занятием и застала нас вошедшая хозяйка – мама моего собеседника Меланья Семеновна.
Эта сухонькая женщина уж разменяла свои 98 лет. Слегка сощурив глаза, войдя со света в темноватую гостиную, она попыталась меня разглядеть и спросила у сына:
— Лёня, а кто это у нас в гостях?
Я коротко представилась и сообщила о цели своего визита – накануне 9 Мая пишем о семьях ветеранов. Меланья Семеновна, чуть пошатнувшись, оперлась на свою резную трость и присела на стул. Разговор предстоял непростой.
Семья у Меланьи и фронтовика -инвалида Василия Локтионовых была большая – шестеро детей. Господь наградил родителей тремя сыновьями и тремя дочерьми. И все они, как на селе говорят, «выучились и выбились в люди».
— Дочь и сын померли уже. А я еще живая,- начала свой рассказ моя пожилая собеседница. — Я и раскулачивание, и голод, и войну пережила. Смерть рядом ходила, а ко мне вот до сих пор не пришла. Муж-то уж сорок лет в могиле лежит. Умер еще в восьмидесятом.
— А это он на фото?- показываю на снимок мужчины в форме.
— Не-ет,- перевела Меланья Семеновна взгляд на другое фото. – Его карточку в форме дети забрали, чтоб увеличить и ходить с ней в Бессмертном полку. Так и не вернули. А он вот – посередине между Володей и Аллой. Всех их уж нет в живых.
С портрета на нас глядел серьезный мужчина в клетчатом пиджаке. Мы все вместе ненадолго замолчали, вглядываясь в черты его лица.
— На другой фотографии он помоложе, — включился в разговор Леонид Васильевич. – Там он в военной форме, в портупее, в погонах – младший сержант, с орденом. У отца был орден Славы.
— Это высокая награда…
— Помню, мне как раз 10 лет было. 1965 год. Отцу орден вручили. А меня в школу вызвали, линейку собрали, говорят, что у меня отец — герой. Я такой гордый ходил…
— А Василий Игнатьевич рассказывал, за что был награжден?
— Отец не любил про войну рассказывать, — ответил Леонид Васильевич. — Его призвали в армию на Дальний Восток. Там он учился в полковой школе младших командиров, и прямо оттуда его забрали на войну. Служил он, по его словам, на Воронежском фронте. Вспоминал, что во время боя была страшная бомбежка: снаряды рвутся, пули свистят рядом. А вокруг раненые. Он на себе вытащил с поля боя сначала старшего лейтенанта, а потом вернулся за капитаном. Еще вспоминал, как немецкий дзот брал. Ему тогда пулеметной очередью прошило распахнувшийся маскхалат, но до тела не достало. Потом после боя посчитали – 11 пуль прошли насквозь через полу халата!
Но все же «своя» пуля его нашла. Позже. Подкосило Василия Игнатьевича серьезное ранение разрывным патроном в ногу, в госпитале ее даже ампутировать хотели. Но от этой операции он отказался. Так всю жизнь из ноги осколки и выходили.
— А как Вы жили в войну? – обращаюсь я к бабушке.
Оказалось, что известие о нападении на Советский Союз фашистской Германией застало Меланью Семеновну далеко от родного дома.
— Поехали мы с подругой поступать учиться на киномехаников в Болхов, что за Орлом. Уехали из дома 20 июня. А 22-го началась война. Сначала нас учили, как пленку склеивать, как с аппаратурой работать. А потом уже не до того было. И окопы рыли мы, и колхозу помогали. Так курсы наши прошли до октября. И тогда нам сообщили, что Орел уже занят немцами.
Фронт приближался. В полной неразберихе судьбой студентов никто не озаботился.
Вот и отправились две подруги назад домой. Пешком. Наша героиня помнит, что было это 6 октября. Холодно, шел мокрый снег. Во время случайной ночевки, попавшейся на пути, девушки слышали, как шла немецкая техника: все вокруг гудело, земля содрогалась. А когда дошли до Орла, увидели там просто ужасающую картину. Советские солдаты лежали убитые прямо на улицах. Для передвижения по городу был введен пропускной режим. Но пропусков у них не было. Девушкам помогли местные женщины, выдав их за своих и выведя за пределы города. До Курска они уже добирались самостоятельно. Попадали не раз под бомбежки. Одним из самых ярких воспоминаний, врезавшихся в память на всю жизнь, стало то, как на их глазах советские летчики разбомбили немецкий аэродром. Шли девчонки в постоянном страхе, голодные. Шли, и сами не знали куда. На одной железнодорожной станции их пожалел машинист паровоза и забрал с собой. Холод был жуткий, но зато не пешком. На станции Поныри они пересели в рабочий поезд, который и доставил их на курский вокзал. К прибывшим из оккупированного Орла девушкам настороженно отнеслась милиция. А вдруг диверсантки. Допросили. Они честно рассказали о своих злоключениях и подробно ответили на все вопросы. Их отпустили.
Не прошло и месяца после возвращения домой, как Меланье Семеновне пришла повестка из райвоенкомата.
— Я была уже счетоводом в колхозе, — после недолгой паузы продолжила женщина. — Отец и мать старые были. А брат – инвалид на костылях. Как раз под Октябрьскую (революцию – от ред.) это было. Вызвали нас с подругой и говорят: «Седьмое ноября отпразднуете, а восьмого с вещами приходите». Так мы и сделали. Провожать меня брат поехал. Он оставил меня в коридоре, а сам пошел просить военкома, чтоб меня дома оставили, а то ведь помогать нашим старикам совсем некому. И меня оставили.
В скором времени началась оккупация.
— Немцы ходили здесь, как у себя дома. И тут, в Рассвете, были, и через речку стояли. Помню, у нас был какой-то праздник, и они пришли к нам в дом, а там – и молодые, и старики, и дети. Так они стали людей плеткой хлестать и приговаривать: «Арбайтен, арбайтен». Это значит, работать надо. А я в окно с улицы увидела немцев и убежала, спряталась в погреб, чтоб под плетку не попасть. Горя много мы повидали. После освобождения много работали, фронту помогали.И на себе плуги таскала, и на коровах пахала и сеяла.
— Вы сказали, что счетоводом были. Как Вас, молодую, взяли на такую ответственную должность?
— Так у нее ж образование было – целых семь классов! – оживился Леонид Васильевич. – У других — по три, по четыре всего.
— На Сафоновке после семи классов тогда уже учителями были, — вспомнила Меланья Семеновна. – Ходить в школу мне было далеко. Раньше знания давались не так легко, как сейчас. Я по математике хорошо училась, а вот русский язык давался сложно. После школы я хотела поступить в медицинский, но провалила экзамен по языку. Может, и к лучшему. Крови-то боялась жутко.
И все же какой бы непростой ни была ее жизнь, но воспоминания Меланьи Семеновны о детстве показались мне очень светлыми. В ее рассказах о подружках, о мальчишках-хулиганах, доставлявших немало неприятностей, было что-то очень доброе. Она вспомнила даже, что училась в одно время, в одной и той же школе с ныне широко известным писателем Константином Воробьевым. Интересно, не использовал ли он в каком-нибудь своем произведении образ, срисованный со своей юной землячки? Вряд ли, ведь она моложе его почти на три года. А вдруг… Судьба моей героини вполне вписывается не то что в очерк, а в целую повесть.
— Она и в шахте работала, — вспомнил Леонид Васильевич. – Мам, расскажи…
— Это уже после войны было. В 45-м вышла замуж. Я у них в семье уже девятой душой была. А в 1946-м здесь стояла страшная засуха, и начался голод. И пришлось нам с мужем уехать на подработку в Подмосковье, в шахты. Вернулась я сюда одна, так как была беременная. А тогда декретный отпуск давали всего на два месяца. Да только вот после рождения дочери меня свекровь с сестрой назад не отпустили с младенцем. За это я сильно поплатилась. Ведь с работы я не рассчиталась и назад не вернулась. Получается, самовольно отсутствовала.
Время было непростое, послевоенное. Такой проступок приравнивался тогда к серьезному преступлению. После долгих разбирательств, прокурорских и милицейских допросов присудили ей два месяца заключения. Все это время у нее на руках была полугодовалая дочка. Вместе с нею она и отбывала свой срок.
Слушая рассказ, я наблюдала за выражением глаз Меланьи Семеновны. Они часто становились влажными от подступивших слез, но тут же высыхали, как будто за жизнь они уже были выплаканы все.
— Расскажите еще про мужа. Вы ведь прожили вместе долгую жизнь…
— Василий мой мастеровитый был. Сам и дом для нас построил. Печки, плитки людям строил, умел бочки изготавливать. А еще мастер он был сани делать. Детей у нас было шестеро. Поди прокорми такую семью. Но он не боялся никакой работы. Раз поглядел, как приезжие валенцы валяют, так и сам научился. И решил деткам свалять. Они на радостях зимой стали бегать, кататься с горки на них, да и протерли подошву. Так ему пришлось подшивать пяточки валенок кожей. А самый маленький сынок увидел, что у всех подшитые, а у него нет. Взял, да и себе валеночки сам порезал. Пришлось отцу и ему подшивать, — лицо моей собеседницы вдруг засветилось грустной ностальгической улыбкой.
— Скажите, а в Вашей жизни были какие-нибудь счастливые моменты? – неожиданно для самой себя я вслух произнесла этот вопрос.
— Я с тех пор, как родилась, счастья и не видела, — глаза пожилой женщины вдруг вновь заблестели от накатившего потока слез.
От этих слов у меня у самой сдавило грудь, и ежовый ком подкатил к горлу. Мне так захотелось ее обнять и прижать к себе изо всей силы. Миленькая Вы моя!.. Беда, одна тяжелее другой, гнула до земли эту хрупкую женщину. А она выстояла. И лишь в ту минуту, когда совершенно посторонний человек душевно проникся к ней сочувствием, она не справилась с собой.
Сколько дорог ею пройдено, сколько трудностей перенесено. И наградой за все — медаль Материнства двух степеней. Да нет, не почести для нее главное. Дети, невестки и зятья, девять внуков и почти полтора десятка правнуков – вот то самое драгоценное сокровище, что нажила Меланья Семеновна. И когда уж можно было бы распрямиться ей в полный рост, отдохнуть и «зажить для себя», да тут уж она и сама себе стала не мила. И дело не в одиночестве, нет. Все родные и даже соседи ухаживают за нею, любят ее – этого светлого человека. Да только вот груз воспоминаний слишком тяжел, чтобы разогнуться, глаза слабы, чтобы видеть перспективы. И есть для нее теперь только миг, который здесь и сейчас. И этот миг называется жизнь… Простая жизнь вдовы ветерана и матери-героини.
Ольга Пальчикова